«Арест капитана Филиппеско и двух других офицеров, осмелившихся ослушаться приказаний генерала Будберга, вызвал сальное возмущение в рядах молдавского ополчения и усилил нежелание служить в русской армии. 29 августа незадолго до часа, назначенного для смотра, гетман Маврокордато отправился в кавалерийские казармы, расположенные против правительственного дворца. Каково же было его изумление и ужас, когда он не нашел в них ни одного человека. Солдаты, вместо того чтобы седлать коней для смотра, ухитрились все до одного сбежать из конюшен, бросив иа месте оружие и имущество. Незадачливый, гетман спешит в артиллерийские казармы, — там его ждет новый сюрприз. Орудия стоят по своим местам на плацу, но люди исчезли. В отчаянии Маврокордато уже видит себя сосланным в Сибирь. Однако ему удается собрать десятка три артиллеристов, которым он, дрожа от ярости и страха, приказывает запрягать лошадей и вывозить орудия на площадь, где назначен смотр. «Пусть нас тащат туда силой, — кричат они, — мы не повинуемся приказам русских». С этими словами они запирают двери казарм. В эту минуту на площади раздается дробь барабанов. Это вся дивизия Остен-Сакена в составе двенадцати батальонов, одного драгунского полка и трех дивизионов артиллерии. Установив заставы на всех улицах, дивизия выстраивается на площади и полностью блокирует правительственный дворец и казармы молдавской конницы. Шестьдесят кавалеристов-молдаван, которых успели вернуть, построились перед казармой. Напротив них — 12000 русских — пехота, конница и артиллерия. Появляется Остен-Сакен в сопровождении генерала Будберга и многочисленной свиты. Войска московитов развернулись колоннами и с примкнутыми штыками, с криками «ура» продефилировали перед своими генералами. Затем они построились в каре в 150 ярдах от молдавских кавалеристов. Раздалась команда заряжать. Русские солдаты, перекрестившись, выполнили команду. Затем им было приказано целиться в шестьдесят молдаван. Когда и это было выполнено, Остен-Сакен со своей свитой подъехал к кучке молдавских ополченцев и стал призывать их следовать за его армией, в случае отказа угрожая им всем расстрелом. Ответом на его призыв было долгое молчание. Ужасное волнение охватило собравшуюся на площади толпу. Но вот один из молдаван выезжает из строя и спокойным голосом обращается к русскому генералу. «Мы — молдавские солдаты, — говорит он, — и наш долг — защищать свою родину, а не сражаться за чужеземцев. Делайте с нами, что хотите. Мы с вами не пойдем». «Можете нас убить, но мы с вами не пойдем», в один голос повторяют шестьдесят солдат. Услышав этот смелый ответ, Остен-Сакен приказывает им спешиться и сложить оружие, словно намереваясь немедленно отдать приказ о казни. Они повинуются, готовые умереть. Мгновенно тысячи солдат окружают их, набрасываются на них и берут их в плен. Совершив этот бранный подвиг, они направляются к казармам молдавских артиллеристов, где за запертыми воротами все еще отсиживаются тридцать человек. Солдаты, выломав ворота, проникают внутрь здания; происходит схватка, и превосходящие силы противника берут и артиллеристов в плен. Их поспешно уводят прочь, осыпая оскорблениями и угрожая смертью. Они остаются невозмутимы. Только один из них, молодой 22-летний корнет, с горящими от гнева глазами подходит к генералу Врангелю и, обнажив грудь, восклицает: «Вот моя грудь. Пробейте ее своими пулями, если посмеете». Генерал не посмел. Корнета и его товарищей разоружили и между двумя рядами штыков отправили в лагерь Остен-Сакена, за воротами Ясс. Что с ними стало — никому не известно. Что касается трех офицеров, арестованных накануне вечером, то многие опасаются, что их ждет расстрел. В тот же вечер русские окружили поле, где стоял лагерем полк молдавской пехоты, но застали там только 150 человек — остальные успели скрыться. Население Ясс во всеуслышание поносит своих покровителей. Шестьдесят кавалеристов, тридцать артиллеристов и сто пятьдесят пехотинцев захвачены в плен и разоружены 12000 русских с тремя батареями. — Этой единственной победой отмечена кампания русских в Дунайских княжествах».
В одной из предыдущих статей я упоминал о приказе Омер-паши, запрещающем распространение австрийского манифеста генерала Хесса. Сейчас стала известна причина этого запрещения: в этом манифесте валашским властям предлагалось по всем делам обращаться исключительно к австрийскому командованию. Омер-паша дал знать генералу Хессу, что ему не следовало бы вмешиваться в вопросы гражданского управления Валахией, входящие в его (Омер-паши) компетенцию. Так как генерал Хесс выпустил свою прокламацию только для того, чтобы прощупать, как далеко ему можно зайти, он извинился за вызвавшее возражения место и чтобы доказать Омер-паше, что произошла ошибка, показал ему подлинный немецкий текст, в котором валашским властям предлагалось обращаться к его адъютанту лишь по вопросам, связанным с австрийскими войсками. Омер-паша одернул также и австрийского генерала Поповича, который 3 сентября вошел в Бухарест с австрийским авангардом и тотчас же начал вести себя там на манер Гайнау. В какой мере население Валахии приветствует австрийскую оккупацию, можно судить по следующей выдержке из сегодняшнего номера «Daily News»:
«Многие деревни, расположенные на пути следования австрийцев, покинуты жителями, которые унесли с собой все свое имущество, опасаясь, что им придется поставлять продовольствие или перевозочные средства в обмен на бумажные деньги, стоящие ровно половину своего номинала. В результате хлеб для австрийских войск приходится доставлять из Бухареста — за двадцать или даже тридцать миль».
Несомненно, именно гнусности, совершенные в Дунайских княжествах, — плоды английской дипломатии, — подсказали трезвому «Economist» статью, автор которой по поводу каких-то сравнительно незначительных ошибок американской дипломатии в Европе проводит следующее различие между английской и американской дипломатией:
«Мы не сомневаемся в том, что в Америке, так же как и у нас, ног недостатка в людях, способных проявлять благородные чувства, строго соблюдать правила поведения и ясно понимать свои обязанности по отношению к другим людям Разница между нами, и гора наших братьев-американцев, заключается в том, что по ту сторону Атлантического океана такие люди не выбирают правительства, не задают тон всей нации и не определяют язык прессы. У нас власть находится в руках образованных и высших классов. В Соединенных Штатах правят массы; там чернь узурпировала право говорить от имени нации; чернь диктует слова и поступки, она выбирает правительство, и это правительство должно служить ей; она поддерживает прессу, и пресса должна угождать ей; короче говоря, все, что делается и пишется, должно соответствовать вкусам и желаниям черни».
Так пишет лакей английских биржевых дельцов, как будто английская дипломатия — не сплошная гнусность, как будто «джентльмены», получившие назначение благодаря редактору «Economist» г-ну Уилсону и его шефу г-ну Гладстону, не были перед лицом парламента уличены в мошенничестве, шулерстве и краже.
Из Испании имеются лишь самые скудные известия. 8 сентября мадридская консультативная хунта окончательно распустила себя. Севильская хунта перед роспуском выразила энергичный протест против реакционной политики центрального правительства. Демократы Каталонии выпустили манифест против генерала Прима, который, не желая упустить свою долю в дележе добычи, дал знать из Турции о своем переходе на сторону нынешнего правительства. Прим навлек на себя ненависть каталонцев в 1843 г. осадой замка Фигерас, сопровождавшейся возмутительными зверствами, продиктованными исключительно яростью осаждающих в связи с отважной обороной крепости сравнительно небольшим отрядом под командованием Аметльера. О Приме тогда говорили, как о «человеке смехотворного тщеславия, которому вскружила голову случайная удача и полученные им титул графа и чин генерал-лейтенанта».
«Epoca» сообщает, что 7 сентября при Аранхуэсе произошло вооруженное столкновение между национальной гвардией и отрядом не то карлистов, не то республиканцев. Как ни быстры и ни решительны на первый взгляд успехи реакции, контрреволюционные газеты не перестают выражать свои опасения по поводу того, что дела в Испании все еще, возможно, не улажены.