В Англии нет Бастилии, но есть больницы для умалишенных, в которые можно на основе lettre de cachet просто заключить любого человека, неугодного королевскому двору или мешающего уладить какие-нибудь семейные дела. Во время дебатов, происходивших в среду по делу д-ра Пейтмана, это было полностью доказано г-ном Отуэем, поддержанным г-ном Хенли. Достаточно было нескольких слов лорда Пальмерстона, этого civis romanus [196] и известного защитника «прав и привилегий британского подданного», чтобы замять вопрос. Пальмерстон даже не утверждал, что Пейтман является действительно умалишенным, а лишь, что «он, по-видимому, вообразил себя в праве предъявить какой-то иск правительству» и предполагает весьма назойливым образом предъявить этот иск королеве или, вернее, анонимному персонажу — принцу Альберту. Кобурги проникли повсюду; в данный момент они претендуют на то, чтобы прибрать к рукам Испанию,
«Это», — говорит правительственная «Globe», — «вопрос о правах доктора и королевы и мы уверены, что ни один человек в парламенте или вне его не может колебаться в суждении об этих правах».
Не приходится удивляться, если «Права человека» Томаса Пэйна были публично сожжены в этой свободной и благословенной стране.
Еще одна маленькая парламентская комедия разыгралась в ту же среду вечером. На заседании в прошлую пятницу г-н Батт внес предложение о запрещении британским подданным под страхом наказания торговать ценными бумагами русского правительства, но с тем, чтобы этот билль относился только к русским займам, выпущенным во время настоящей войны. Британское правительство не вносило такого билля, но и: не могло решиться выступить против него, так как Бонапарт уже опубликовал в «Moniteur» ложное сообщение, будто английское правительство разделяет его точку зрения, рассматривая подписку на русский заем как незаконную. Пальмерстон поэтому поддержал предложение Батта, но встретил довольно нелюбезные возражения со стороны г-на Уилсона, мудрого издателя журнала «Economist» и секретаря казначейства. И вот тот же Пальмерстон, который в понедельник защищал коалиционное министерство, во вторник воздержался от выступления и этим фактически обеспечил успех коалиции, все же не мог в среду упустить случая снова выступить в роли «беззащитной женщины» кабинета. Он вещал тоном и с важностью Сивиллы. мужского пола, как бы всецело во власти своих патриотических чувств, которые ему, бедняге, скованному железной дисциплиной своего официального положения, приходилось подавлять в течение предыдущих двух вечеров. Неизбежный бурный восторг достопочтенных обманутых слушателей покрыл его слова:
«Этот билль только подтверждает принцип, что британские подданные не должны предоставлять русским средства для ведения войны. Доводы, представленные секретарем казначейства, клонят к тому, чтобы заставить нас отменить законы о государственной измене. Подобные аргументы — чистейшая бессмыслица».
Нужно заметить, что это тот самый человек, который в течение двадцати четырех лет навязывал Англии русско-голландский заем, а в настоящий момент является самым влиятельным членом кабинета, все еще выплачивающего и капиталы и проценты по этому займу и предоставляющего таким образом ему, Пальмерстону, «средства для ведения войны».
Написано К. Марксом 28 июля 1854 г.
Напечатано в газете «New-York Daily Tribune» № 4152, 9 августа 1854 г.
Печатается по тексту газеты
Перевод с английского
На русском языке полностью публикуется впервые
Подпись: Карл Маркс
К. МАРКС и Ф. ЭНГЕЛЬС
СКУЧНАЯ ВОЙНА
Скоро год, как небольшому отряду турок в составе двух батальонов удалось перейти Дунай под Туртукаем, против Олтеницы, воздвигнуть там ретраншементы, и когда русские на них напали, отбросить их после непродолжительной, но энергичной схватки, получившей — в качестве первого столкновения в этой войне — громкое название сражения у Олтеницы. Здесь турки одни противостояли русским, за ними не стояли в качестве резервов английские или французские войска, и они не могли даже рассчитывать на какую-либо поддержку со стороны союзного флота. И все же они удерживали свои позиции на валашском берегу Дуная у Олтеницы в течение двух недель, а у Калафата в течение всей зимы.
С тех пор Англия и Франция объявили войну России; неоднократно была проявлена доблесть, правда с сомнительным эффектом. Черноморская эскадра, балтийская эскадра и доходящая уже до ста тысяч англо-французская армия готовы поддержать турок или отвлечь на себя силы противника. А в результате всего этого мы видим лишь повторение дела у Олтеницы в большем масштабе, но пожалуй с еще меньшим успехом, чем в прошлом году.
Русские обложили Силистрию. Они действовали при этом не разумно, но смело. Изо дня в день, из ночи в ночь они терпели поражение; и не из-за большего искусства противника, не из-за присутствия капитана Батлера и лейтенанта Несмита, двух английских офицеров, которые, по словам «Times», спасли Силистрию. Нет, они потерпели поражение в силу полнейшего невежества самих турок, которые даже не знали, что в определенный момент форт или вал уже нельзя дольше удерживать, и продолжали цепко держаться за каждую пядь земли, за каждый бугорок, который противник пытался занять. Русские, кроме того, потерпели поражение из-за тупости своих собственных генералов, из-за холеры и лихорадки, наконец, из-за морального воздействия, которое оказывала на них армия союзников, угрожавшая их левому флангу, и австрийская армия, угрожавшая их правому флангу. Когда война началась, мы отмечали, что русская армия никогда не умела вести правильные осады, а плохое руководство военными действиями под Силистрией только подтверждает, что она с тех пор ничему по научилась. Итак, русские потерпели поражение; им пришлось ретироваться самым постыдным образом; им пришлось прекратить осаду весьма несовершенной крепости в самое благоприятное время года, в момент, когда осажденный гарнизон не мог рассчитывать ни на какую помощь извне. Такое случается раз в сто лет. И что бы русские ни попытались предпринять осенью, эта кампания ими проиграна и проиграна с позором.
Взглянем теперь на оборотную сторону медали. Силистрия освобождена. Русские отступают на левый берег Дуная; Они готовятся даже к эвакуации Добруджи и постепенно ее осуществляют. Гирсова и Мэчин разрушены. Река Серет, по-видимому, является тем рубежом, который русские избрали для обороны не своих завоеваний, а своей собственной территории. Хитрый старый хорват Омер-паша, который не хуже другого умеет придержать язык или соврать «во имя долга», одновременно посылает один корпус в Добруджу, другой на Рущук, охватывая, таким образом, сразу оба фланга русских. Тогда возможны были другие, гораздо более удачные маневры, но старый Омер, по-видимому, лучше знает турок и союзников, чем мы. С военной точки зрения правильнее было бы двинуть войска через Добруджу или Калараш на коммуникации противника, но после всего того, что мы видели, нельзя даже обвинить Омера в том, что он упустил удобный случай. Известно, что его армия очень плохо обеспечивается продовольствием, почти ничем не снабжена и поэтому но может совершать быстрых передвижений, которые отдалили бы ее от ее базы или открыли бы новые операционные линии. Такие передвижения являются решающими по своим результатам, когда они предпринимаются с достаточными силами; но они не под силу. армия, которая кормится впроголодь и проходит по бесплодной стране. Известно, что Омер-паша ездил в Варну просить помощи у союзных генералов, которые находились тогда с 75000 превосходных солдат в четырех переходах от Дуная; но ни Сент-Арно, ни Раглан не считали нужным отправиться туда, где можно было встретиться с неприятелем. Поэтому Омер и не мог сделать больше того, что он сделал. Он послал 25000 человек на Добруджу и с остальными войсками направился на Рушук. Здесь его войска переходили с острова на остров, пока не перебрались через Дунай, затем внезапным маршем влево взяли с тыла Журжево и изгнали оттуда русских. На следующий день русские расположились на высотах к северу от Журжева, где их атаковали турки. Произошло кровопролитное сражение, замечательное по количеству английских офицеров, которые с редким успехом состязались за честь быть убитыми в числе первых. Каждый из них получил пулю, но без всякой пользы для кого бы то ни было: нелепо было бы предполагать, что один вид убитого британского офицера может сделать турецкого солдата непобедимым. Как бы то ни было, русские, имевшие тут только, авангард — одну бригаду, Колыванский и Томский полки, — были. разбиты, и турки упрочили свое положение на валашском берегу Дуная. Они немедленно принялись за укрепление местности и несомненно превратили ее в грозную позицию, так как с ними были английские саперы, да и сами они показали в Калафате, что превосходно справляются с делом. Но им дозволено было дойти только до сих пор и ни шагу дальше. Тот же самый австрийский император, который в течение восьми месяцев так старательно разыгрывал роль незаинтересованного человека, внезапно вмешивается в дело. Ведь Дунайские княжества были обещаны ему для прокормления его армий, и он намерен их получить, Что турки там делают? Пусть они возвращаются в Болгарию. Поэтому из Константинополя приходит приказ оттянуть турецкие войска с левого берега Дуная и оставить «весь этот небольшой участок» на произвол австрийских солдат. Дипломатия выше стратегии. Что бы из этого ни вышло, Австрия намерена защищать свои границы путем оккупации нескольких ярдов земли за этими границами; и перед этой важной целью должны отойти на второй план даже самые необходимые с точки зрения ведения войны мероприятия. Да разве Омер-паша не австрийский дезертир? А Австрия никогда ничего не забывает. В Черногории она помешала его победоносной карьере, теперь она повторяет то же самое, чтобы отступник чувствовал, что он еще не перестал быть подданным своего законного государя.