Реакционная пресса все еще недовольна последними мероприятиями испанского правительства; она брюзжит по поводу того, что снова вступают в компромисс с революцией. Так, в «Journal des Debats» мы читаем:
«Еще 7 августа Эспартеро заявил, «что в соответствии с пожеланиями мадридского народа герцогиня Риан-сарес не будет отлучаться из столицы ни днем, ни ночью, ни каким-нибудь тайным образом». И только 28 августа королева Кристина после двадцати одного дня ареста получила разрешение уехать средь бела дня и даже с некоторой помпой. Однако правительство проявило такую слабость, что одновременно отдало приказ о конфискации ее имений».
Газета «Debats» теперь надеется на отмену этого приказа. Однако упованиям газеты на этот раз, пожалуй, еще меньше суждено сбыться, чем тогда, когда она выражала слабую надежду, что конфискация имений Орлеанов [280] не будет приведена в исполнение Бонапартом. Губернатор Овьедо уже приступил к секвестру угольных копей, принадлежавших Кристине в провинции Астурия. Директора копей в Сьеро, Лангрео и Пьеро-Корриль уже получили приказ представить отчет и в административном отношении подчиниться правительству.
Что касается «бела дня», среди которого, согласно «Debats», будто бы состоялся отъезд Кристины, то тут газета оказалась весьма плохо осведомлена. Покинув свои апартаменты, королева Кристина прошла по коридорам среди гробовой тишины, ибо были приняты все меры, чтобы никто не попался ей навстречу. Национальная гвардия, занимавшая казарму во дворе королевского дворца, даже не подозревала о ее отъезде. Весь план был составлен в такой тайне, что сам Гарриго, которому было поручено эскортировать королеву, получил приказ лишь в самый момент отъезда. Эскорту же сообщили о характере данного ему поручения уже в двенадцати милях от Мадрида, и тут Гарриго с великим трудом удалось удержать своих людей от оскорбления королевы и немедленного возвращения в Мадрид. Командиры национальной гвардии узнали о происшедшем только спустя два часа после отъезда г-жи Муньос. Как утверждает газета «Espana», Кристина достигла португальской границы утром 3 сентября. Ее настроение в пути, говорит газета, было отличное, но ее герцог был несколько triste [печален. Ред.]. Отношения между Кристиной и этим Муньосом можно понять, лишь вспомнив ответ Дон-Кихота на вопрос Санчо Пансы, почему он, Дон-Кихот, любит Дульсинею, последнюю из деревенских девок, когда он мог бы иметь у своих ног принцесс.
Одну даму, ответил достойный рыцарь, окруженную толпой высокородных, богатых и остроумных поклонников, спросили, почему она взяла себе в любовники простого крестьянина. Знайте, ответила дама, что для того, для чего я использую его, у него больше философии, нежели у самого Аристотеля [Сервантес. «Дон-Кихот», том I, глава 25. Ред.].
О взгляде реакционной прессы на положение в Испании вообще можно судить по некоторым извлечениям из «Kolnische Zeitung» и «Independance belge». Первая газета пишет:
«По словам хорошо осведомленного и надежного корреспондента, к тому же приверженца О'Доннеля и партии модерадос, положение дел внушает тревогу, так как между партиями не прекращается глубокий конфликт. Рабочие классы под влиянием агитаторов пребывают в состоянии непрерывного возбуждения».
«Independance» пишет:
«Будущее испанской монархии под большой угрозой. Все истинные испанские патриоты единодушны в том, что революционным оргиям необходимо положить конец. Ярость пасквилянтов и баррикадных борцов против Эспартеро и его правительства не меньше, чем против Сан-Луиса и банкира Саламанки. Но, по правде сказать, нельзя возлагать на эту рыцарскую нацию ответственность за подобные эксцессы. Народ Мадрида нельзя отождествлять с чернью, вопившей: «смерть Кристине!», нельзя делать его ответственным за гнусные пасквили, распространяемые среди населения под заглавием «Хищения Сан-Луиса, Кристины и их сообщников». 1800 мадридских баррикад и крайние коммунистические манифестации в Барселоне выдают роль чужеземной демократии в испанских сатурналиях. Так, не подлежит сомнению, что много французских, немецких и итальянских эмигрантов принимало участие в достойных сожаления событиях, ныне волнующих полуостров. He подлежит сомнению, что в Испании вот-вот вспыхнет социальный пожар; непосредственным его следствием станет потеря жемчужины Антильи, богатого острова Кубы, ибо Испания будет не в состоянии бороться против американских происков или патриотизма каких-нибудь Суле и Сандерсов. Пора Испании прозреть, а всем порядочным людям цивилизованной Европы общими усилиями ударить в набат».
Конечно, вовсе не требуется участия иностранной демократии, чтобы вызвать возмущение мадридского населения, когда его правительство нарушает 28 августа слово, данное 7 августа, когда оно отменяет свободу собраний и возобновляет закон о печати 1837 г., требующий от каждого издателя внесения залога в 40000 реалов и уплаты 300 реалов прямых налогов. Если в провинциях продолжаются волнения неопределенного и нерешительного характера, то чем же другим еще это объясняется, как не отсутствием центра революционного действия? С тех пор, как так называемое революционное правительство попало в руки Эспартеро, не появилось ни единого декрета в интересах провинции. В провинциях видят, что это правительство окружено той же атмосферой лести, интриг, карьеризма, какая была при Сан-Луисе. Вокруг правительства все так же вертится стая прихвостней — бич, терзающий Испанию с эпохи Филиппов [281] .
Заглянем в последний номер мадридской «Gaceta» от 6 сентября. В нем помещен доклад О'Доннеля, в котором сообщается, что, ввиду огромного количества военных званий и титулов, из каждых трех генералов лишь один может быть использован на активной службе. Такое перепроизводство генералов — настоящее бедствие — было наказанием для Испании с 1823 года. Можно было ожидать, что последует декрет, устраняющий это зло. Ничуть не бывало. Декрет, изданный после этого доклада, созывает консультативную военную хунту, назначенную правительством из числа генералов, не занимающих в настоящее время никаких должностей в армии. Помимо их обычного жалованья эти господа должны получать: генерал-лейтенанты 5000, а генерал-майоры — 6000 реалов. Генерал Мануэль де ла Конча был назначен президентом этой военной хунты-синекуры. Тот же номер «Gaceta» сообщает о новом дожде наград, пенсий и т. п., словно первая щедрая раздача не выполнила своего назначения. Сан-Мигель и Дульсе получили большой крест ордена Карла III; все награды и предварительные отличия, намеченные сарагосской хунтой, подтверждаются и пополняются. Однако самой замечательной частью этого номера «Gaceta» является объявление о том, что выплата государственным кредиторам возобновится 11 сентября. Как безрассуден испанский народ, если не чувствует себя удовлетворенным такими достижениями своего революционного правительства!
Путешественники, недавно вернувшиеся из Валахии, сообщают о весьма тяжелом положении в этом княжестве. Как известно, Россия обременила Дунайские княжества долгом в 14000000 франков в возмещение расходов по оккупация 1848–1849 года. Во время последней оккупации эта сумма была взыскана русскими генералами. Русские отступили лишь после того, как опустошили все кассы: приходские кассы, монастырские и муниципальные. Содержимым этих касс они воспользовались для оплаты продуктов, полученных ими по договорам от валашских землевладельцев и крестьян. Но транспортные средства, значение которых в аграрной стране очень велико, дрова, уголь, солома и пр. вообще не оплачивались, а просто реквизировались. В результате казначейство Дунайских княжеств истощено до такой степени, что ожидается банкротство некоторых приходов. При этом нужно еще иметь в виду использование помещений, превращенных в госпитали, и множество всякого имущества, переданного на хранение русским из-за страха бояр перед турецкими грабителями.